Уголок философской мысли, Красивые цитаты Опции

[Хетт]

"Я плакал из-за того, что у меня не было кед, но однажды я увидел человека у которого не было ног!" (Зинедин Зидан)


Сообщение отредактировал Хетт - 18.11.2024, 10:48

[Хетт]

Не бойся, что не получится. Бойся, что не попробуешь.

[Хетт]

100Rage - Дорога за край

Сквозь имена плывущие
Сквозь пробегающие взгляды
На голоса зовущие домой
Все время отстающие
Не получившие в награду
Минуты проведенные с тобой

И вот дойдя до конечной
На обрыве пути
Кричу я вновь в бесконечность
Прости..

Сквозь мимолетные виденья
Не замечая боли за собой
Не получившие прощенья
С тобой..
Не замирая на мгновенье
Не получивши право быть вдвоем
Одной дорогой больше
Не пойдем..

И вот дойдя до конечной
На обрыве пути
Кричу я вновь в бесконечность
Прости..

Слышишь не умирай
Я буду рядом с тобой
Буду с тобой
Не умирай
Это дорога за край
Меня ты не отпускай
Не отпускай прости
Прости

[Хетт]

Если вы хотите узнать свое будущее – посмотрите на свои сегодняшние действия.

[Хетт]

Нет недостатка возможности, есть лишь недостаток решимости.

[Хетт]

Лень — это привычка отдыхать до того, как ты устанешь.

[Хетт]

Начать с чистого листа нетрудно. Трудно изменить почерк.

[Хетт]

Счастливое письмо из блокадного Ленинграда

"6.06. 1943 г. Только вчера послала тебе, мой мальчик, письмо. А сегодня вечером пишу снова. Знаешь, Пашенька, я давно хотела написать тебе РАДОСТНОЕ письмо. Думала, что так и не смогу. Смерть папы, бабушки, Валечки. Казалось, ничего в жизни не обрадует меня, кроме встречи с тобой.

А сегодня был день чудес, радостных ,нежданных.
Поверишь, я была на праздновании дня рождения Пушкина! Музей был закрыт с начала войны… И вдруг получаю розовенький листочек - приглашение в музей!

Пришло восемь человек из близлежаших домов. Выступали Вс.Вишневский, В. Имбер и Николай Тихонов. С какой пронзающей душу верой Вишневский сказал: "Голод уйдет! Поверьте: мы победим! В.Имбер читала "Памяти Пушкина". На бюсте Пушкина был венок, настоящий, из живых цветов. А я вспоминала, как малышом ты потерялся в музее и я с трудом отыскала тебя у этого самого бюста. Ты тогда сказал: "Я с каменным дядей гулял!" Помнишь! Знаешь, сынок, нас было 8 человек. Всего. Но мы были в центре Вечности…и Бессмертия. Жизнь будет! Она бесконечна.

Дом Пушкина не пострадал. Бомба упала в Мойку и не взорвалась! Есть в мире места, неприкасаемые, хранимые свыше!

Я, Пашенька, пока не очень хорошо хожу (только не волнуйся - ничего серьезного), а из дома Пушкина пошла (первый раз) на Стрелку. Силы появились! А день какой сегодня чудесный! Солнце! Нежная зелень
деревьев! Ах, какое чудо! Ты не представляешь, Румянцевский садик разбили на квадратики …под
огороды! А на набережной разрыхлили газон для ЦВЕТОВ!

Милый, меня так взволновал запах парной земли… Я целыми пригоршнями подносила ее к лицу и до головокружения вдыхала ее запах - запах жизни!

Господи, скоро я увижу ЦВЕТЫ! Павлик! Какие у нас ЛЮДИ! Город, в котором сажают в блокаду цветы, победить нельзя!

Вернулась домой. Зашла Зинаида Васильевна. Рассказала, что весь персонал их детского дома собрался, чтобы посмотреть драку двух мальчуганов. Представляешь, они ДРАЛИСЬ! Женщины плакали от счастья. Дети молча лежали, только с трудом начали вставать. И вдруг….ДЕРУТСЯ! И не из-за еды! А свои мальчишеские отношения выясняют. Ожил маленький народ! Победа! Еще какая победа!

Вечером у меня стала кружиться голова. Тетя Дуся (бывшая лифтерша - помнишь ее?) говорит: "От слабости, Лексевна, поди, долго не протянешь" - А я ей: "От радости!" — Не поняла, посмотрела, словно я умом тронулась.

А я, Павлик, поверила сегодня, что у нас будет ЖИЗНЬ. И ты вернешься, сынок! Я это ЗНАЮ, ЗНАЮ, ЗНАЮ!

Только не узнаешь ты нашей квартиры. Сожгли все, что горело, даже паркет. Ничего - наживем! А вот твою комнату не тронули. Там все так, как было. Даже листочек из блокнота и карандашик, оставленный тобой на письменном столе.

Мы с твоей Лелей (чудесная девочка) часто сидим у тебя в комнате… С ТОБОЙ! Твоя Леля давно мне дочь. У меня - никого. У нее - тоже. Один свет на двоих - твое возвращение. Без нее, моего Ангела Хранителя, я эту зиму не пережила бы Теперь-то точно доживу и внуков поняньчу..

Не выдавай меня, сынок, - Леля рассердится. Но в такой особый счастливый день проболтаюсь. У каждого ленинградца есть сумочка, баульчик с самым ценным, с которым не расстаются. А знаешь, что у Лели в сумочке, кроме документов и карточек? Не догадаешься! — Узелок со свадебным платьем и туфельками, которые ты ей купил 20 июня 41 года! Голодала, а на хлеб не поменяла. Знает, девочка, что наденет свой свадебный наряд! Волшебная наша девочка!

Видишь, сынок, получилось! у меня РАДОСТНОЕ письмо.
Будем жить, Павлик, уже втроем. И внуки у меня будут. Красивые и добрые, как ты и Леля!

Целую тебя, мой ненаглядный мальчик, кровиночка моя, надежда, жизнь моя! Береги себя, сынок!

Мне кажется, что прожитый сегодня СЧАСТЛИВЫЙ день - Божье знамение.

Твоя мама."

От автора.
Вера Алексеевна Вечерская умерла 8 июня 1943 года. О ее смерти Павлик узнал через полгода. РАДОСТНОЕ письмо матери хранил всю войну в кармане гимнастерки вместе с фотографией Лели. Фронтовые друзья неоднажды просили прочитать это последнее РАДОСТНОЕ материнское письмо. И обязательно кто-то вслед за Верой Алексеевной повторял: "Будем жить, будем!" Павлик вернулся. Они с Лелей поженились. У них самих есть уже и внуки, и правнуки. И еще... Кроме обычных праздников, в их семье есть праздник РАДОСТНОГО дня, "дня чудес радостных и нежданных.

[gull]

Однажды боги собрались и хотели как-то себя развлечь. Кто-то предложил:

— Может заберем что-то у людей?

На что ему ответил другой бог:

— Ну забрать то я знаю что можно — счастье. Но вот куда его спрятать, чтобы они долго искали и не находили.

Один из них предложил спрятать счастье на самой высокой вершине в мире, на что ему ответили:

— Люди очень сильные, они могут подняться на любую вершину. Они быстро поднимутся на эту вершину и найдут счастье.

Другое предложение звучало так:

— Нужно спрятать счастье на дне самого глубокого моря. И ему сказали:

— Люди — самые любопытные существа из всех, которых мы создали, поэтому им не составит никакого труда сделать какую-то машину, которая сможет погрузиться на дно.

— Давайте тогда закинем счастье на другую планету, оттуда его точно никто не найдет.

— Ты же помнишь, мы наделили их таким умом, благодаря которому они могут легко соорудить корабль и путешевствовать везде, куда только заходят.

И тут самый мудрый, самый пожилой бог сказал:

— Я знаю одно место, откуда они точно не смогут отыскать счастье. Спрячьте его внутри их самих, туда никто никогда не смотрит. Они тратят всю жизнь на то, чтобы искать счастье везде, кроме самих себя.

[Хетт]

Свеча горела.

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.

- Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
- Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
- Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
- Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
- Я, собственно… — собеседник замялся.
- Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
- Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
- Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
- Говорите, я запомню.

***
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
- Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд.
Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

***
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
- Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
- С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
- Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
- Нигде? — спросил Максим тихо.
- Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
- Да, продолжайте, пожалуйста.
- В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
- Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
- Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
- У вас есть дети?
- Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
- Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
- Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…

***
- Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
- Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
- Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

***
- Литература это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
- Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
- Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
- Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

***
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

***
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил.
К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
- Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
- А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
- В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
- Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
- Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
- Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
- С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
- Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей.
Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота. Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
- Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
- Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
- Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
- От… От кого?!
- От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…
- Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
- Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
- Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
- Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

[Хетт]

Мы очень странные...

Мы говорим: "Спасибо тебе за то,что ты есть", когда не можем сказать :"Я люблю тебя".

Мы говорим: "Мне незачем больше жить", когда хотим ,чтобы нас разубедили в этом.

Мы говорим: "Здесь холодно", когда нам необходимо чье-нибудь прикосновение.

Мы говорим: "Мне от тебя больше ничего не надо", когда не можем получить то, что хотим.

Мы говорим: "Я не поднимал(а) трубку, потому что был(а) занят(а)", когда нам стыдно признаться в том, что слышать этот голос больше не доставляет нам радости.

Мы говорим: "Я никому не нужен(нужна)", когда мы в действительности не нужны одному-единственному человеку.

Мы говорим: "Я справлюсь", когда стесняемся попросить о помощи.

Мы говорим: "Ты хороший друг", когда забываем добавить "...но тебе не стать для меня кем-то большим".

Мы говорим: "Это-не главное", когда знаем,что у нас нет иного выбора,как примириться.

Мы так много всего говорим,что, когда на языке остаются три последних неизрасходованных слова, мы поджимаем губы,смотрим в пол и молчим...

Мы часто не ценим то, что рядом, пока мы это не потеряем...

Мы прощаемся, зная, что встретимся вновь...

Мы удаляем телефонный номер, зная, что он навсегда останется в памяти...

Мы выкидываем адреса, поглаживая конверт с письмом, спрятанный в шкатулке...

Мы говорим, что подумаем, зная ответ заранее...

Мы ищем что-то новое, зная, что без старого не сможем жить...

Мы рисуем на асфальте нежное "люблю", зная, что скоро пойдёт дождь и смоет мел...

Мы говорим столько слов... а хотим сказать лишь "я так тебя люблю..."

Мы ругаемся... говоря себе в душе... "ну обними же меня?... просто обними..."

Мы ждём... даже когда говорим... "уходи"

Мы говорим, что жизнь прекрасна, и идём в магазин за ещё одной бутылкой водки;

Нам плевать на общественное мнение, и мы постоянно спрашиваем: "как я выгляжу?";

Мы любим одиночество и крепко сжимаем в руке мобильник;

Мы считаем, что наш дом - наша крепость, и по ночам мы боимся, что его взорвут вместе с нами;

Мы уверены, что абсолютно спокойны, и тянемся рукой к очередной сигарете;

Мы шокируем людей и боимся сказать "люблю";

Мы не доверяем людям и, как минимум, раз в неделю плачемся кому-нибудь в жилетку;

Мы живём сегодняшним днём и строим планы на завтрашний;

Мы из принципа не смотрим новости по телевизору и читаем их в интернете

Мы очень самокритичны и любим только себя;

Мы ненавидим наше правительство и с удовольствием отмечаем день независимости;

Мы прощаем себе все ошибки и косо смотрим на тех, кто их совершает;

Нас тошнит от толпы в трамвай по утрам, и мы каждый день терпеливо стоим на платформе в ожидании его...

Мы очень странные...

[Хетт]

Пpoшлo бoльшe чeм 100 лeт, нo эти coвeты yнивepcaльны и для coвpeмeннoгo мyжчины.

1. He oбeщaй, ecли ты нe yвepeн, чтo иcпoлнишь oбeщaниe.
2. Дepжи ceбя пpocтo, c дocтoинcтвoм, бeз фaтoвcтвa.
3. Heoбxoдимo пoмнить тy гpaницy, гдe кoнчaeтcя пoлнaя дocтoинcтвa вeжливocть и нaчинaeтcя низкoпoклoнcтвo.
4. He пиши нeoбдyмaнныx пиceм и paпopтoв cгopячa.
5. Meньшe oткpoвeнничaй — пoжaлeeшь. Пoмни: язык мoй — вpaг мoй!

6. He кyти — лиxocть нe дoкaжeшь, a ceбя cкoмпpoмeтиpyeшь.
7. He cпeши cxoдитьcя нa кopoткyю нoгy c чeлoвeкoм, кoтopoгo нeдocтaтoчнo yзнaл.
8. Избeгaй дeнeжныx cчeтoв c тoвapищaми. Дeньги вceгдa пopтят oтнoшeния.
9. He пpинимaй нa cвoй cчeт oбидныx зaмeчaний, ocтpoт, нacмeшeк, cкaзaнныx вcлeд, чтo чacтo бывaeт нa yлицax и в oбщecтвeнныx мecтax. Бyдь вышe этoгo. Уйди — нe пpoигpaeшь, a избaвишьcя oт cкaндaлa.
10. Ecли o кoм-нибyдь нe мoжeшь cкaзaть ничeгo xopoшeгo, тo вoздepжиcь гoвopить и плoxoe, ecли и знaeшь.

11. Hичьим coвeтoм нe пpeнeбpeгaй — выcлyшaй. Пpaвo жe, пocлeдoвaть eмy или нeт, ocтaнeтcя зa тoбoй. Cyмeй вocпoльзoвaтьcя xopoшим coвeтoм дpyгoгo — этo иcкyccтвo нe мeньшee, чeм дaть xopoший coвeт caмoмy ceбe.
12. Cилa oфицepa нe в пopывax, a в нepyшимoм cпoкoйcтвии.
13. Бepeги peпyтaцию дoвepившeйcя тeбe жeнщины, ктo бы oнa ни былa.
14. B жизни бывaют пoлoжeния, кoгдa нaдo зacтaвить мoлчaть cвoe cepдцe и жить paccyдкoм.
15. Taйнa, cooбщeннaя тoбoй xoтя бы тoлькo oднoмy чeлoвeкy, пepecтaeт быть тaйнoй.

16. Бyдь вceгдa нaчeкy и нe pacпycкaйcя.
17. Cтapaйcя, чтoбы в cпope cлoвa твoи были мягки, a apгyмeнты твepды. Cтapaйcя нe дocaдить пpoтивникy, a yбeдить eгo.
18. Ha пyбличныx мacкapaдax oфицepaм нe пpинятo тaнцeвaть.
19. Рaзгoвapивaя, избeгaй жecтикyляции и нe вoзвышaй гoлoc.
20. Ecли вoшeл в oбщecтвo, в cpeдe кoтopoгo нaxoдитcя чeлoвeк, c кoтopым ты в ccope, тo, здopoвaяcь co вceми, пpинятo пoдaть pyкy и eмy, кoнeчнo, в тoм cлyчae, ecли этoгo нeльзя избeжaть, нe oбpaтив внимaния пpиcyтcтвyющиx или xoзяeв. Пoдaчa pyки нe дaёт пoвoдa к излишним paзгoвopaм, a тeбя ни к чeмy нe oбязывaeт.

21. Hичтo тaк нe нayчaeт, кaк ocoзнaниe cвoeй oшибки. Этo oднo из глaвныx cpeдcтв caмoвocпитaния. He oшибaeтcя тoлькo тoт, ктo ничeгo нe дeлaeт.
22. Koгдa двa чeлoвeкa ccopятcя — вceгдa oбa винoвaты.
23. Aвтopитeт пpиoбpeтaeтcя знaниeм дeлa и cлyжбы. Baжнo, чтoбы пoдчинeнныe yвaжaли тeбя, a нe бoялиcь. Гдe cтpax — тaм нeт любви, a ecть зaтaeннoe нeдoбpoжeлaтeльcтвo или нeнaвиcть.
24. Heт ничeгo xyжe нepeшитeльнocти. Лyчшe xyдшee peшeниe, чeм кoлeбaниe или бeздeйcтвиe. Упyщeнный мoмeнт нe вepнeшь.
25. Toт, ктo ничeгo нe бoитcя, бoлee мoгyщecтвeн, чeм тoт, кoгo бoятcя вce.

[Хетт]

Люди, которые мало что делают, привыкли мазать черной краской. @Галицкий

[Хетт]

Всё возможно до тех пор, пока вы верите в себя.

[Хетт]

Кто не стучится – тому не открывают. Кто не пробует – у того не получается.

[Munchausen]

Нет ничего более стимулирующего, чем когда всё идёт не так, как надо.
----------
Толковый выбор приходит с опытом, а к нему приводит выбор бестолковый.
----------
Если проигравший улыбается, победитель теряет вкус победы.
----------
Ничто в жизни так не воодушевляет как то, что в тебя стреляли и промахнулись.
----------
Когда тебе тяжело, всегда напоминай себе о том, что если ты сдашься, лучше не станет.
----------
От всего сердца люблю я только одну жизнь и, поистине, больше всего тогда, когда ненавижу ее!
----------
Спокойно ждать мы можем лишь тогда, когда нам уже нечего ожидать.
----------
Для каждого из нас мир исчезает с его собственной смертью.